Вокруг Чехова

в марте 1880 года, в N 10 «Стрекозы» появилось в печати первое произведение

Антона Чехова, и с тех пор началась его непрерывная литературная деятельность

В. П. Малышев, как инспектор народных

училищ Московской губернии, предложил ему держать экзамен сразу на приходского

учителя и немедленно же отправляться на место. Иван (да и все мы) обрадовался этому.

Он съездил в Звенигород, выдержал там незамысловатый экзамен и вскоре же был

назначен Малышевым в заштатный городок Воскресенск* Московской губернии. Он уехал

туда, и наша семья убавилась на одного человека. Вот почему он не упомянут мною в

числе обитателей нашей квартиры у Савицкого

тоже самой определить себя в учебное заведение и кончить курс со званием домашней

учительницы по всем предметам. Затем она поступила на Высшие женские курсы Герье и

успешно закончила и их. С большим восторгом я вспоминаю то время, когда она слушала

таких профессоров, как Ключевский, Карелин, Герье, Стороженко. Я был тогда в старших

классах гимназии, по всем швам сжатый гимназической дисциплиной и сухими

учебниками, – и вдруг, переписывая для сестры лекции, окунулся в неведомые для меня

науки. Скажу даже более, что общение с лекциями сестры определило и дальнейшее мое

образование. Казалось, что от пребывания сестры на Высших женских курсах Герье

изменилась и самая жизнь нашей семьи. Сестра сдружилась с курсистками, завела себе

подруг, они собирались у нас и читали К. Маркса, Флеровского и многое другое, о чем

тогда можно было говорить только шепотом и в интимном кругу. Все эти милые девушки

оказались, как на подбор, интересными и развитыми. Некоторые из них остались нашими

знакомыми до настоящего времени. За одной из них, Юношевой, кажется, ухаживал наш

Антон Павлович, провожал ее домой, протежировал ей в ее литературных начинаниях

Воля Антона сделалась доминирующей. В нашей семье

появились вдруг не-{90}известные мне дотоле резкие, отрывочные замечания: «Это

неправда», «Нужно быть справедливым», «Не надо лгать» и так далее. Началась

совместная работа по поднятию материального положения семьи. Работали все, кто как

мог и умел. Я, например, должен был вставать каждый день в пять часов утра, идти под

Сухаревку, покупать там на весь день харчи, возвращаться с ними домой и потом уже,

напившись чаю, бежать в гимназию. Часто случалось, что я от этого опаздывал на уроки

или приходил в гимназию весь окоченевший, как сосулька.

Все мои товарищи и соученики были угрюмы, вечно

оглядывались и смотрели исподлобья. Так насаждались в Московском учебном округе

любовь и уважение к правительству.

Михаил Михайлович был

сыном старшего нашего дяди, Михаила Егоровича, которого, как я упомянул выше, наш

дедушка, Егор Михайлович, выкупившись на волю, отправил в Калугу учиться

переплетному мастерству. Поразительный красавец, очень порядочный человек, добрый и

великолепный семьянин, Михаил Михайлович, наслышавшись от нас об Антоне и еще не

будучи с ним знаком, несмотря на значительную разницу лет (ему было тогда около

тридцати лет), первый написал Антону в Таганрог письмо, в котором предлагал ему свою

дружбу. Между ними завязалась переписка, и только теперь, в этот приезд Антона в

Москву, они познакомились. Михаил Михайлович служил в пресловутом амбаре И. Е.

Гаврилова, был у него самым доверенным лицом и вел компанию с тем приказчиком,

который в повести Чехова «Три года» назвал хозяина «плантатором». Между прочим, этот

самый Михаил Михайлович имел обыкновение, вытянув вперед ребром ладонь, говорить

при всяком случае: «кроме...»

Против ожидания, Москва произвела на него ошеломляющее впечатление. Из-за

отсутствия денег на обратный проезд он зажился у нас и уехал с медицинским

свидетельством о болезни, которое выдал ему через брата Александра доктор

Яблоновский. Гостя у нас, Антон рассказывал нам о таганрогской гимназии, о проделках

товарищей, о редкостно близкой дружбе с учителями, и это заставляло меня тяжело

скорбеть от зависти, ибо мне в гимназии было очень тяжело

Резкий переход с южного пшеничного хлеба на ржаной произвел на меня самое

гнетущее впечатление. Хозяйства не было никакого: то за тем, то за другим нужно было

бежать в лавчонку, и скоро я превратился в мальчика на побегушках, а моя

одиннадцатилетняя сестра Маша – в {76} прачку, обстирывавшую и обглаживавшую всю

семью

Эти первые три года нашей жизни, без гроша за

душою, были для нас одним сплошным страданием. Я тосковал по родине ужасно. Часто я

ходил, несмотря на дальность расстояния, на Курский вокзал, встречать поезд с юга,

разговаривал с прибывшими из Таганрога вагонами и посылал с ними ему поклоны

В Москву мать привезла меня и сестру 26 июля 1876 года.