Архипелаг ГУЛАГ

«Архипелаг возникает из моря» — так названа глава о легендарных ранне­советских Соловках. Каковы же очертания всплывшего Архипелага? Вслед за автором мы ступаем в ладью, на которой поплывем с острова на ост­ров, то протискиваясь узкими протоками, то несясь прямыми каналами, то за­хле­бы­ваясь в волнах открытого моря. Такова сила его искусства, что из сторон­них зри­телей мы быстро превращаемся в участников путешествия: содрогаемся от ши­пе­ния: «Вы арестованы!», изводимся в камере всю бессонную первую ночь, с коло­тя­щимся сердцем шагаем на первый допрос, безнадеж­но ба­рах­таемся в мясорубке следствия, заглядываем по сосед­ст­ву в ка­меры смерт­ни­ков, — и через комедию «суда», а то и вовсе без него нас вы­швы­ри­вает на острова Архи­пелага. — Мы сутки за сутками едем в забитом арестан­тами «вагонзаке», мучаясь от жажды; на пере­сыл­ках нас грабят блатные; в лагерях на Колыме и в Сибири мы, истощенные голо­дом, замерзаем на «общих работах». Если хватает сил, мы огля­ды­ваемся и видим во­круг — и слушаем рассказы — кресть­ян и священников, ин­тел­­ли­­гентов и рабо­чих, быв­ших партийцев и военных, сту­качей и «придурков», уго­ловников и «мало­леток», людей всех вер и народов, насе­лявших Советский Со­юз. И лагерное началь­ство видим, охранников, «сынков с ав­томата­ми». И ка­тор­ж­­­ные ла­геря, колонны зэков с лоскутными номерами в окруже­нии овчарок, рву­щих­­ся с по­водков. Мы са­ми, мо­жет быть, никогда не решились бы на побег — но с ка­кой стра­стью, и на­деж­дой, и отчаянием следим мы за побегами смель­чаков! И вот прихо­дит время вос­ста­ний, — мы читаем о них и уверенно знаем, что и мы были бы со всеми, «ко­гда в зоне пылает земля». — А те из нас, кто выжил, попа­дают в ссылку, и ссылка та ино­гда тяжелее лагеря. Тут узнаем, что мил­лио­ны наших со­граждан бы­ли, оказы­вает­ся, выброше­ны из родных мест: «му­жичья чума» сгноила луч­ших, ра­ботящих, неза­висимых крестьян с их семья­ми, при каждой судо­роге внутрипар­тий­ной бо­рь­­бы «вычищали» и высы­лали сот­ни тысяч ни в чем не по­вин­­ных горо­жан, а во время и после Великой вой­ны — ссылали целые народы. И еще сверх этого гигантского полотна, сверх сотен людских судеб — раз­вора­чивает Солженицын историю наших карательных потоков, «нашей канали­зации», прослеживает путь от ленин­ских декретов к сталинским указам, — и ста­но­вится видно с жестокой ясностью, что не цепь «ошибок» и «нарушений закон­ности» воз­двигла проклятый Архипе­лаг, а был он неизбежным порождением самой Системы, без этой нечеловече­ской лю­тости не удержать бы ей власть. Но если бы всем тем исчерпывался «Архипелаг ГУЛАГ» — его постигла бы судьба исторических трактатов: с уходом в прошлое описанной эпохи они стано­вятся источником сведений о ней, в лучшем случае — ее памятником. Однако «"Архипелаг" невозможно рассматривать как всего лишь произведение литерату­ры, хотя это литература, и литература великая… Это нечто совершенно уникаль­ное, не имеющее аналогов ни в русской, ни в западной литературе», — писал один из первых критиков. Что это? — историческое исследование? личные мему­ары? политический трактат? философское размышление? — нет, «скорее сплав всех этих жанров, где целое значительнее суммы отдельных его составляющих». Точнее всех те, кто называет «Архипелаг» эпической поэмой. Но о чем поэма? «Пусть захлопнет книгу тот читатель, кто ждет, что она будет политиче­ским обличением, — написал Солженицын. — Если б это было так просто! — что где-то есть черные люди, злокозненно творящие черные дела, и надо только отли­чить их от остальных и уничтожить. Но линия, разделяющая добро и зло, пересе­ка­ет серд­це каждого человека… Ли­ния эта подвижна, она колеблется в нас с го­дами. Даже в сердце, объятом злом, она удерживает маленький плацдарм добра. Даже в наи­доб­рейшем сердце — неискорененный уголок зла». Книга эта — о восхождении человеческого Духа, о единоборстве его со злом. Вот почему, закрывая ее, читатель, помимо боли и гнева, чувствует прилив силы и света.

© А. Солженицын (наследники)
©&℗ ИП Воробьев
©&℗ ИД СОЮЗ