Александр Шатохин

Осенью, когда перелетные птицы в величественном молчании пересекали небо

Каждый из нас троих, без сомнения, жалел двух других больше, чем себя, и каждый из троих, должно быть, черпал в этом мужество, в котором так нуждался.

В пустыне я узнала, что жизнь длится одну секунду, и эта секунда вмещает в себя вечность.

Я встала, все еще не решив, в какую сторону пойду. Ноги сами за меня решили.

Конечно, он был немного сумасшедший, но такой нежный и спокойный. Он сошел с ума от счастья, когда я родилась, и таким остался. Остальное не важно.

«Боже мой, — пробормотал он, засыпая, — какое странное путешествие. Как я смогу обо всем этом рассказать дома?»

Жизнь слишком коротка, господин Томек, чтобы тратить ее на неприятные вещи.

Вот говорят, что дети не сознают своего счастья. Я свое сознавала. Для меня оно было вполне определенным

Я вообще-то не из робких: будь это не ты, а любой из тысячи других, я вошла бы как ни в чем не бывало: «Привет! Я заходила вчера вечером, помните?» А вот тебя окликнуть не решилась. И, когда ты обернулся, отступила в сторону, чтоб остаться незамеченной. А между тем мне так хотелось, прежде чем покинуть эту деревню, увидеть твою улыбку и подарить тебе свою... Какие мы иногда бываем глупые, правда?

У меня никогда не бывает работы, я тебе уже говорил. А тем более отдыха. Все это просто-напросто жизнь, и она идет своим чередом.