Тодд Хазак-Лоуи

мы, все трое, за два с половиной года съели три яйца.

Мы ничего не знаем! Но где-то в мире есть солнце, горы, океан, книги, маленькие чистые квартирки, и, наверное, можно выстроить свою жизнь заново.

Моя глотка — словно растение, которое сто лет не поливали, растение, которое неделями жарилось на раскаленном солнце. Я эту сардину даже не разжевал, я всосал ее в себя одним глотком. Во всяком случае, так мне показалось.

Все они покрыты болячками, какими-то мелкими жучками, ярко-красными ссадинами и ранами, из которых сочится гной.

И эти лысые головы и странные глаза: не поймешь, где мужчина, где женщина, кто подросток, а кто взрослый.

Что такое... куда все бегут?

Тут мы свернули за угол — и я увидел.

Большой, зеленый, с красной пятиконечной звездой возле пушки.

По Терезину катил советский танк.

— О-о!..

Мариэтта прижала меня к себе, лицом к груди, обхватила руками.

— Мы свободны, Миша, — громко выдохнула она мне в ухо. — Наконец-то свободны.

в самом Терезине погибло почти 35 000 человек, а из тех, кого отправили в другие лагеря, мало кто вернулся.

Бывший управляющий известного банка, чья жена и дочь живут в моей комнате, был в Малой крепости буквально разорван на куски псами, которых эсэсовцы специально этому обучают.

Это он уже пятый раз мне напоминает.