Ральф Дарендорф

«использовать шифрованные сообщения, прибегал к символам, двусмысленным выражениям или притчам, как бы отправляя читателям политические послания бутылочной почтой»

«Вал национальной революции» следовало, несмотря ни на что, приветствовать. А значит, «смиряться с незначительными шероховатостями: проявлениями несправедливости и бесчеловечности, которые в большей или меньшей степени свойственны любой революции». Лес рубят — щепки летят: попутчики и симпатизанты нацистов охотно пускали в ход обычный фальшивый аргумент.

«Красный террор, — писал он после своего отхода от коммунизма, незадолго до заключения пакта Гитлера–Сталина, — по сути не был в наших глазах террором, так как считался — мы в этом не сомневались — самообороной, к которой вынуждено прибегать новое, хорошее, защищаясь от старого, плохого».

Значит ли это, что мы не должны слишком строго судить людей, на время поддавшихся соблазнам эпохи?

Он зависит, в частности, от того, как долго человек был одурманен, а также от того, что он под влиянием дурмана не только говорил, но и делал. От причин его последующего обращения и формы запоздалого раскаяния.

От того, находились ли сами энтузиасты, начавшие швырять камни, в стеклянном доме.

Особый интерес для нас будут представлять публичные интеллектуалы, которых можно назвать movers and shakers, то есть сумевшие в определенный момент несомненным и памятным для всех образом привести в движение, встряхнуть тогдашнее общество. Отсюда второе замечание, касающееся темы интеллектуалов. Чтобы понять значение этих людей в обществе, важно учитывать не только их особенное качество (публичность), но и обстановку, в которой они действуют, иначе говоря — ситуацию, на которую они влияют, но которая не всегда поддается их влиянию.

В момент перелома сами слова, которые его описывают, становятся делами; при нормальном течении событий слова служат не то чтобы прикрасами, но, по большей части, лишь некоторым подспорьем или указанием на возможные частичные коррективы.

И здесь же указаны три основных слагаемых соблазна, исходившего от национал-социализма. Первое просматривается за словами «чувство единства», которые говорят о поиске сплачивающей связи. Штерн цитирует Гуго фон Гофмансталя, описавшего смысл «консервативной революции» следующим образом: «Не свободы они хотят искать, а уз»1 . Нацисты обещали удовлетворить этот запрос.

В 1951 г. Ханна Арендт уже пишет о «чрезвычайно атомизированном обществе», в котором для положения человека — она говорит: «человека массы» — характерны «изоляция и нехватка нормальных социальных взаимоотношений»2, и считает эту атомизацию общей причиной возникновения тоталитаризма.