Клиффорд Гирц

Не только отправление естественных потребностей, но даже еда считается отвратительным, почти непристойным занятием, которым следует заниматься наспех, вдали от чужих глаз, поскольку оно вызывает ассоциации с животностью.

Петушиные бои — это то, что в поисках названия для мероприятия, недостаточно организованного, чтобы назвать его группой, и недостаточно бесструктурного, чтобы назвать его толпой, Эрвинг Гоффман обозначил как «сфокусированное собрание», то есть группу людей, поглощенных общим потоком деятельности, относящихся друг к другу в рамках этой деятельности (11). Такие собрания сходятся и расходятся, их участники меняются, деятельность, которая их объединяет, дискретна; это процесс, который возобновляется от случая к случаю, а не постоянный процесс, длящийся во времени.

Петушиные бои «действительно реальны» только для петухов — во время них никого не убивают, не кастрируют, ничей статус не понижается до статуса животного, иерархические отношения людей не меняются, иерархия не нарушается. Происходит лишь то, что с другими людьми и в других условиях делают «Король Лир» и «Преступление и наказание»: поднимают темы смерти, мужественности, ярости, гордости, утраты, милосердия, удачи и организуют их в некую завершенную структуру таким образом, чтобы выпукло представить их внутреннюю сущность.

про петушиные бои можно сказать, что они ничего не меняют. Люди аллегорически унижают друг друга. И в процессе этого, день за днем, тихо славят себя, если побеждают, сокрушаются чуть-чуть громче — если нет. Но в действительности ничей статус не меняется. Побеждая в петушиных боях, нельзя продвинуться по иерархической лестнице статусов; впрочем, индивид и так не имеет реальной возможности продвинуться по ней. Да и опуститься таким образом тоже нельзя (29). Вы можете лишь смаковать игру и наслаждаться ею или страдать и стойко переносить неудачу, что порождает иллюзию неожиданного и быстрого продвижения по лестнице, но это лишь эстетическая иллюзия, прыжок в Зазеркалье, видимость движения, притом что в действительности вы остаетесь на месте.

Конечно, пережитый опыт каким-то образом откладывается у основных участников, может быть, даже у некоторых свидетелей глубоких боев, подобно тому как он откладывается у нас после посещения театра, если это была хорошо поставленная значительная пьеса; но вскоре впечатления утрачивают яркость и превращаются в довольно схематичное воспоминание — рассеянное сияние или абстрактную дрожь, а чаще и этого не остается.

И именно таким образом, окрашивая действительность в краски, в которых оно ее представляет, а не посредством материального эффекта, который оно может произвести, искусство играет свою роль в жизни общества

В двадцатом столетии, особенно после Первой мировой войны, к главным категориям западной истории, словам, которые заставляют наши миры вращаться, — Античность, Средневековье, Возрождение, Реформация, Просвещение, Романтизм — добавилось еще одно, столь же всесильное: Современность

хотя изначально это было западное слово и западное понятие (впервые оно появилось в шестнадцатом веке и в поздней латыни означало «теперешнее», «нынешнее»), идея современности стала общим достоянием всего мира

Посещение петушиных боев и участие в них — это для балийцев своего рода образование чувства. Там балиец узнает, каков этос его культуры и какова его индивидуальная чувст­венность (по крайней мере некоторые их аспекты) в случае говорения их в коллективном тексте; насколько и то и другое похоже, если выражено в символике одного такого текста; и — что уже вызывает беспокойство — что текст, в котором собственно все и объединяется, состоит из петухов, которые рвут друг друга на части.

Каждый народ, гласит пословица, любит свои собственные формы насилия.

Вебер, Маркс, Дюркгейм, даже Адам Смит были одержимы импульсом, который придали западному (в их время — только западному) обществу капитализм, промышленная и научная революции, изучение и покорение всего остального мира. То, как мы сейчас живем, — это стадия масштабного исторического процесса, обладающего внутренней динамикой, определенной направленностью и четкой формой. У них не было согласия в том, каковы эти динамика, направленность и форма. Как и у тех, кто пришел вслед за ними. Как и у нас. Но то, что модернизация (и, следовательно, современность — ее цель и результат) — это всеобщее явление, неравномерно реализованное, до недавнего времени не вызывало особых сомнений