Ярослав Катаев

живу на улице Чехова и каждый раз, когда мне по каким-то причинам приходится сообщать новым знакомым, где я живу, то вижу, как они слегка меняются в лице, в глазах появляется ностальгическая дымка, и после секундной паузы они с широкой улыбкой, а то и нервным хохотом спрашивают:
— Это где ментура, да?

рассказывая о себе, спикеры и бренды попросту начинают сыпать многочисленными фактами. Но факты и история – не одно и то же. Факты и история соотносятся между собой так же, как груда кирпичей и построенный дом. Груда фактов, как и груда кирпичей, не вызывает эмоций, не заставляет переживать, плакать, смеяться – за все это отвечает хорошая история. Благодаря ей разрозненные факты и события выстраиваются в гармоничное единство, горизонталь событий дополняется вертикалью эмоций. Искусный рассказчик знает, как сложить из груды фактов историю и с ее помощью обратить внимание публики на своего героя, заставить полюбить его и сопереживать ему

верхнем замыкающем резервуарном отсеке «Некрасовский сад» («Некросад»), что соответствует неймкоду объекта

Пространство «Третье место» (Литейный пр., 62), книжный магазин «Во весь голос» (ул. Маяковского, 19/15), бар ChёZaBar (ул. Некрасова, 36).

Бары «Хроники», Redrum (ул. Некрасова, 26), «Залив» (ул. Некрасова, 24), «Цветочки» (ул. Некрасова, 17).

В чем же привлекательность этого во всех отношениях малосимпатичного заведения с плохим, невероятно медленным обслуживанием — большая часть того времени, что мне случилось провести в «Хрониках», прошла в ожидании стакана с невкусным пойлом, и пафосно-экзотической, вызывающей странную брезгливость публикой?
Во-первых, «Хроники» — удачнейшая идея иллюзии «бара на районе» для тех, кто живет совсем в других, очень далеких от улицы Некрасова, местах. Хорош тот бар у дома, куда и откуда нужно добираться на такси! Однако склонной к демонстративному поведению публике «Хроник» это нравится — так в 1950-е годы молодые люди, мечтавшие о красивой жизни, любили прогуливаться возле академических дач в Комарово: вдруг примут за местных, и судьба перевернется необычайным образом.

Было зябко. Не морозно, не ­холодно — зябко. Петербуржская наша зябкость, когда ошибиться одеждой легко и мурашки бегут не по коже уже — по душе.

Вот и теперь, внешне бездействуя, он совершал внутренний труд — он мыслил.

Это Петербург, здесь пьют круглые сутки, ищут любви, драк, безудержного пьянства, хотят забыться в этом призрачном петровском болоте.

— Повезло, что не обознался, вот было бы неловко! — Жидкий радостно увернулся от пинка в ответ.

— Ты завязывай! Это какое-то особое масонское приветствие?

— Жопопожатие! Ну как ты, отец?