Гельмут Фигдор

отношения между детьми и новыми партнерами родителей чаще всего развиваются довольно сложно. Эти сложности влияют не только на самочувствие и психическое развитие детей в новой семье, они играют не последнюю роль и в том, что партнерства эти быстро распадаются или же вовсе не успевают начаться по-настоящему. Конфронтация с новым партнером родителя образует своего рода новый акт «драмы» развода, что также является частью судьбы «разведенных» детей. И здесь речь идет не столько о реальных обстоятельствах, сколько о чувствах и фантазиях, возникающих у детей при появлении нового партнера и сильно напоминающих те чувства и фантазии, которые ребенок уже развил в ходе развода. Сложности эти далеко не ограничиваются лишь отношением к новому партнеру родителя, они захватывают также отношение ребенка к родителям и к самому себе.

Надеждой на то, что можно развестись, не причинив детям боли, родители широко открывают двери таким механизмам защиты, как отрицание и вытеснение. Тогда, принимая желаемое за действительное, они просто не замечают, как их дети страдают из-за развода. Они не желают принимать всерьез те знаки, которыми дети сигнализируют о своих несчастьях и страхе. Нередко и дети при этом как бы играют с родителями заодно. Потому что, находясь в подобной же тяжелой ситуации, они не желают смотреть в глаза своим переживаниям, что и заставляет их отрицать свои проблемы.

Не проявлять своей боли удается им тем легче, чем сильнее они сами не желают воспринимать всерьез свою собственную боль. И они способны ее ощущать и показывать лишь тогда, когда им для этого – как в случае с отцом (причем совершенно бессознательно) – окажется предоставленным «помещение». Но проявление открытой боли, тем не менее, – это единственный способ ее преодоления. В ином случае она не может быть «переработана», и тогда в детской душе навсегда остаются глубокие шрамы.

Развод – это кризис, который вызывает различные аффекты и чувства. Здоровый, в известном смысле нормальный ребенок просто обязан реагировать на такой кризис. Надежда, что ребенок может на него не реагировать, стоит на шатком фундаменте. Только тот ребенок не станет реагировать на такое событие, отношение которого к родителям уже давно и окончательно разрушено, так что прерывание или освобождение от этих отношений представляет собой скорее облегчение, чем боль. Итак, я повторяю: каждый в известной степени психически здоровый и нормальный ребенок должен реагировать на развод, и его внешнее спокойствие или кажущаяся безучастность еще ничего не говорят о его внутреннем состоянии. Понимание всего этого является первым шагом к преодолению кризиса.

Обычно мать в этой тяжелой ситуации гораздо меньше, чем обычно, способна на проявление материнских чувств, – особенно тогда, когда она остается совсем одна: круг ее общения разрушен, у нее нет ни друзей, ни семьи, ей не приходится ждать профессиональной помощи педагогов или психологов, с которыми она могла бы поговорить о своих проблемах. Это означает, что субъективно ребенок (как минимум частично) потерял не только отца, он потерял также и большую «часть» матери, а именно ту ее часть, которая всегда была готова к пониманию и заботе, то есть те аспекты материнского образа, которые чрезвычайно важны для чувства защищенности ребенка и его ощущения, что он любим. Мать в это время не в состоянии соответствовать этому образу, потому что сама она переполнена страданием.

посещения – за исключением, может быть, лишь тяжелейших случав – никогда нельзя ни прерывать, ни редуцировать, поскольку обрыв отношений не только помешает бесстрашному привыканию к новой ситуации, но и приведет к обратному результату. Это, как и у детей в больнице: разочарование ребенка будет лишь расти, в результате чего он может и вовсе отказаться от отца. И вряд ли позднейшее возобновление отношений станет возможным, не говоря уже о том, что не только ребенок потеряет часть своей любви и доверия, но и у отца появится к нему отчуждение.