Забвение

Потому что до церкви я хотя бы себя не дурил – я знал, что был фальшивкой как минимум с девятнадцати лет, но хотя бы мог это признать и встретиться с фальшью лицом к лицу, а не открыто врать себе в лицо, что был чем-то, чем я не был.

СОЗНАНИЕ – НОЧНОЙ КОШМАР ПРИРОДЫ

молодой человек приблизительно студенческого возраста (или в более популярной сегодня номенклатуре, «Чувак»)

И что в тебе будет пространство для вселенных, всех бесконечных зацикленных фракталов связей и симфоний разных голосов, бескрайностей, которые ты не можешь показать ни одной другой душе. И ты думаешь, что вот из-за этого ты фальшивка, из-за какого-то миниатюрного осколочка, который видит кто-то еще? Ну конечно, ты фальшивка, ну конечно, то, что видят другие, – вовсе не ты. И конечно, ты это знаешь, и, конечно, пытаешься контролировать, какую частичку они увидят, раз это только частичка. А кто бы не стал? Это и зовется свободой воли, Шерлок. Но в то же время именно поэтому так здорово сломаться и плакать на глазах у других, или смеяться, или страдать глоссолалией, или молиться на бенгальском – это больше не английский, это тебе не протискиваться сквозь какую-нибудь щелку.

Так что плачь, сколько хочешь, я никому не скажу.

Но если ты передумаешь – это не значит, что ты фальшивка.

манипулировать людьми, чтобы те дали мне то самое одобрение, в котором я отказывал себе сам

Простая правда в том, что Джинджер Мэнли была первой девушкой, с которой я впервые прошел весь путь до конца, и бо́льшая часть моих нежных чувств были на самом деле лишь ностальгией по ощущению необъятной космической валидации, нахлынувшему на меня, когда она наконец позволила снять до конца ее джинсы и поместить мое так называемое «мужское достоинство» в нее, и т. д. Нет же большего клише, чем потерять девственность и позже обрести ретроспективную нежность к девушке, которая принимала в этом непосредственное участие. Или то, что говорила Беверли-Элизабет Слейн – научная сотрудница, с кем я иногда встречался после работы еще в бытность медиабайером и с кем до самого конца у меня был неразрешимый конфликт, о чем я, кажется, никогда не рассказывал доктору Джи в беседах о фальши – вероятно, потому, что она попала почти в яблочко. До самого разрыва она сравнивала меня с каким-то ультрадорогим новейшим медицинским или диагностическим прибором, который может за один быстрый скан распознать в тебе больше, чем ты сам когда-либо о себе знал, – но прибору ты неинтересен, для него ты лишь последовательность процессов и кодов. Что бы машина в тебе ни нашла, для нее это ничего не значит. Даже если прибор действительно хорош. У Беверли был жуткий характер наряду с серьезной огневой мощью, такую злить не захочется. Она сказала, что никогда не чувствовала более проникающего, анализирующего и в то же время совершенно безразличного взгляда, будто она пазл или задачка, которую я решал. Она сказала, что благодаря мне вживую почувствовала разницу между «проникнуть и познать» и «проникнуть и просто изнасиловать» – незачем говорить, что благодарность была саркастической. Кое-что она наговорила просто из-за своей эмоциональной натуры – она считала, что нельзя на самом деле закончить отношения, если не сжечь при этом все мосты и высказать все накипевшее, причем так разрушительно, чтобы не осталось ни малейшей возможности снова сблизиться, преследовать ее или не давать ей двигаться дальше.

«Есть ли вопрос, который ты пожелал бы задать себе сам?»

Также матрица ассоциаций в названии включала намек на взрослый возраст и взрослую независимость: было решено отказаться от сверхмилых, мультяшных названий с акцентом на буквах «м» и «у» множества других популярных пирожных ради реалистичности, так как наименование «Преступление!» изначально задумывалось и тестировалось для обращения к мужской ЦА в возрасте от 18 до 39 лет – самой вожделенной и пластичной демографической таргет-группе элитного маркетинга.

Претеритный – термин из лингвистики, но в более редком значении – из пуританских учений, обозначающий «несовершенных, обреченных людей, которых не спасет Господь», в отличие от «избранных». В этом значении используется в «Радуге тяготения» Томаса Пинчона, у семьи которого были пуританские корни (прим. пер.)

«Аргумент к человеку» (лат.) – апелляция к чувствам, а не разуму.