Ка. Дарр Дубраули в руинах Имра

Я знаю, что постоянство невозможно, что изменение и есть весь закон; но когда понимаешь, что не только человеческий мир, но земля, погода, сама жизнь стали другими к концу единственной человеческой жизни... чувствуешь, будто весь мир умирает вместе с тобой.

Краули, по его словам, не читал классическую работу Юрия Лотмана и Бориса Успенского «Миф — имя — культура» (1973) [11], хотя она и переведена на английский. Тем замечательнее, что мир Имра в романе по всем параметрам совпадает с концепцией мифа, предложенной этими исследователями: Краули очень хорошо понимает, что такое миф и как он работает.

Когда я пытался представить себе это нездешнее место, оно казалось вечно темным, а его обитатели — вечно одинокими, будто я воображал ничто. А она мне сказала: мол, все знают (об этом ей рассказали духи), что те, кто не верит или отказывается верить в телесной жизни, в царстве душ окажутся после смерти в темной пустоте, которую только и могли вообразить прежде. И там они будут пребывать слепыми и одинокими среди множества других мертвых в их светлых домах.
«Сынок, — сказала мне мать, — ты отказываешься верить, потому что боишься темноты, но твой отказ — это и есть темнота, которой ты боишься»

И все же дальнейшая жизнь ее вещей — это жизнь. Все верно: ее иной мир — это наш мир. Я не мог ей сказать, что она разбрасывает кусочки себя по миру, чтобы когда-нибудь ее можно было собрать заново, как Осириса.

Гнезда ужасны. Дарра Дубраули забавляет, что люди думают, будто птицы живут в гнездах. Большие, очень заметные постройки, в которых полно беспомощных птенцов, и их хотя бы иногда приходится оставлять одних, чтобы добыть для них пропитание, а им умишка едва хватает на то, чтобы не высовываться и не орать. За долгие годы детенышей Дарра ели Горностаи и Куницы, Сойки и Сорокопуты, они тонули во время ливней, вываливались, их выталкивали более жадные братья, а на земле им не везло, как повезло Дарру. Сплошные волнения, такая морока, что уже хочется вообще о них не думать и не беспокоиться, но переживаешь за них больше, чем за все остальное, вместе взятое.
Судьба.

Нам, Людям, кажется, будто мы испытываем по весне ошеломительные страсти, радости и горести, но это лишь слабая тень того, большего безумия, что овладевает живым миром. Наверное, чувство такое, будто все желания и влечения целого года сжимаются в несколько коротких недель.

Но посмотрите, вот же — на каждом человеческом языке мы говорим о «дорогах» и «путях», о том, как влачим по ним что-то. Мы приближаемся к «развилке», к «перекрестку», по ошибке «поворачиваем не туда». Вороны так не говорят. Но иначе я бы, наверное, не смог рассказать историю, составить жизнеописание. Мы — создания дороги, всегда гадаем, что за следующим поворотом. Вороны живут в широком, непроторенном трехмерном пространстве. Если на этих страницах я заменил вороний язык человеческим — совершенно иным по смыслам и воздействию, — то лишь потому, что у меня не было другого выхода.

оказавшись под грохочущей крыльями

А если тебе снится вещь, которую ты хочешь, значит тебе суждено ее получить

Всё здесь по одному. Просто встречается снова и снова, поэтому кажется, что всего много