По направлению к Свану

наружный облик человека есть порождение наших мыслей о нем.

Я любил ее, мне было жаль, что я не успел и не нашелся, чем обидеть ее, как сделать ей больно и оставить по себе память. Она казалась мне такой красивой, что хотелось вернуться и, поведя плечами, крикнуть ей: «Какая вы уродина, до чего же вы безобразны, до чего же вы мне противны!»

наружный облик человека есть порождение наших мыслей о нем. Даже такой простой акт, как «увидеть знакомого», есть в известной мере акт интеллектуальный. Мы дополняем его обличье теми представлениями, какие у нас уже сложились, и в том общем его очерке, какой мы набрасываем, представления эти играют, несомненно, важнейшую роль.

Решающим условием, необходимым для того, чтобы зародилась любовь, условием, при наличии которого все остальные кажутся уже неважными, является уверенность, что некое существо имеет отношение к неведомому нам миру и что его любовь нас туда ведет

«Когда мужчина влюбляется в женщину, он должен задать себе вопрос: «Кто ее окружает? Как она жила прежде?» От этого зависит счастье всей его жизни».

В такие минуты я склонялся к мысли, что я такой же, как и все, что я состарюсь, что я умру, как и все, и что я принадлежу к числу людей, у которых нет литературных способностей. Я падал духом и навсегда отрекался от литературы, несмотря на то что Блок пытался воодушевить меня.

наслаждение видеть, как капля за каплей падает уже минувшая часть дня

— Ты только не сердись на меня, Ориана, — продолжала маркиза де Галардон, неизменно жертвовавшая самыми заветными своими мечтами о положении в обществе, — в частности, мечтою в один прекрасный день поразить весь Париж, — непостижимому, непосредственному, сокровенному наслаждению сказать о человеке что-нибудь неприятное, — говорят, будто Свана нельзя принимать, это правда?
— Но… ведь ты же сама знаешь, что это правда: ты двадцать раз его приглашала, а он к тебе так и не пришел, — ответила принцесса де Лом.

Я любил ее, мне было жаль, что я не успел и не нашелся чем обидеть ее, как сделать ей больно и оставить по себе память. Она казалась мне такой красивой, что хотелось вернуться и, поведя плечами, крикнуть ей: «Какая вы уродина, до чего же вы безобразны, до чего же вы мне противны!»

а месте общих фраз: «То время, когда я был счастлив», «То время, когда я был любим», которые Сван часто произносил до сих пор, не особенно при этом страдая, потому что его разум вкладывал в них лишь вытяжки из прошлого, где именно от его прошлого как раз ничего и не оставалось, он нашел все, что навсегда поселила в нем особая, летучая сущность утраченного счастья; он снова увидел все: с