Сила взрывной волны

И вот, пролетая над гнездом кукушки (над обще­европейским домом), нетрудно заметить важные перемены, произошедшие в его устройстве. Палата для буйных практически ликвидирована – за неимением буйных (остался только изолятор на Балканах). Зато все остальное заведение перепол­нено тихими маразматиками: кому не нравится слово «овощи», могут воспользоваться другим тер­мином: плоды просвещения.

. Обратимся еще раз к Ницше: «Свободный человек, держатель длинной, несокрушимой воли, располагает в этом своем вла­дении также и собственным мерилом ценности: он сам назначает себе меру уважения и презрения к другим; и с такой же необходимостью, с какой он уважает равных себе (тех, кто вправе обещать), – с такой же необходимостью у него всегда окажется наготове пинок для шавок, дающих обещания без всякого на то права, и розга для лжеца, нарушаю­щего свое слово, еще не успев его выговорить».

Гете: «Лишь тот достоин жиз­ни и свободы, кто каждый день идет за них на бой».

Аристотель в своей чеканной фор­муле: «Одни люди по природе своей свободны, дру­гие же рабы; и быть им рабами полезно и справед­ливо».

Сегодняшняя одержимость общечеловеческими проблемами (определяющая в равной мере и глобализацию, и антиглобализм) во-многом вызвана страхом и не­умением решать проблемы личные. Между тем именно личные проблемы всегда составляли смысл бытия человека в мире: опыт любви, риска, верно­сти и предательства, поиск собственного предна­значения. Нет ничего важнее, чем эта персональ­ная забота, и даже исторические события проис­ходят лишь тогда, когда становятся перекрестком чьих-то личных проблем. Тем временем интеллек­туалы и обыватели Запада, сплошь озабоченные парниковым эффектом, политкорректностью и ужасом перед овечкой Долли, находят себе брач­ных партнеров по газетным объявлениям и гово­рят о сокровенном только на кушетке у психоана­литика. Это прогрессирующее тихое помешатель­ство как раз и составляет сущность глобализации.

Любопытно, что в русском языке само слово «дух» и особенно его производная – «духовность» уже содержит в себе оценочный аспект, притом одно­значно положительный – чего совершенно нет в немецком термине «der Geist», да и в других евро­пейских языках. Если не довольствоваться «разжиженностью» истины, следует признать факт мно­жественности одухотворяющих начал. Духовность включает в себя разные степени активизации ма­терии – в первую очередь социальной материи (тела социума), и устойчивый социальный субъект возможен лишь как преобразователь различных типов одухотворения; есть принципиальная разни­ца между одержимостью каким-нибудь одним духом (Духом Наживы, Воинственности или хотя бы даже Логосом, Spiritus Sancti) и способностью удер­жать взаимопротиворечивую энергетику в един­стве монады.

Ницше говорил о наступающем торжестве ниги­лизма, но был неверно понят: под нигилистами тогда разумели бунтовщиков, бросающих вызов общепризнанным ценностям. Однако эти насмеш­ники, революционеры и бомбисты отнюдь не были слугами Ничто (Nihil), ими двигала своеобразно понятая идея, некая воля, способная вызвать даже уважение на фоне современного безволия. Насто­ящие нигилисты (ничтожники) представлены вполне мирными обывателями, для которых идеи утратили всякий смысл и были вытеснены грезами; это их мнение выразил американский философ Ричард Рорти, заявивший, что главный метафизи­ческий принцип состоит в том, чтобы не причи­нять друг другу боли.

Гораздо более иронически воспринимается восклицание Андрея Вознесенского: «Я не люблю лидировать, где тара­каньи бега...» Отсюда современному котировщику нетрудно извлечь определение тараканьих бегов: «Это то состязание, где я не лидирую (и даже не котируюсь)».

как бесхитростна, мудра и прекрасна жизнь на послед­нем рубеже полной богооставленнсти

«Я как-то сказал: джентльмен никогда не бывает занят, в крайнем случае он только перебирает бу­маги. Ведь есть же люди, которые не имеют отвра­щения к подобным делам и которым это нравится. Пусть же они организуют и управляют, но меня оставят в покое. Эта прислуга, правда зарвавшая­ся, которая помимо чрезмерного жалованья, тре­бует еще и почета. Я готов ей и поклониться, и упла­тить, сколько она хочет, только бы оставила меня в покое. Вот мое отношение к государству и влас­ти: я не хочу управлять, не хочу ничего организо­вывать, ничего не хочу знать об этом, найдется достаточно дураков и пошляков, которые займут­ся этим с удовольствием; оставьте меня в покое, за это я буду кланяться вам сколько угодно и платить сколько ни запросите».