Край земли. Прогулка по Провинстауну

Мы музицируем – очень нестройно и лишь до тех пор, пока раздражительный мужчина, живущий через три дома, не вызовет полицию, чтобы заставить нас умолкнуть, хотя, если вы успеете до прихода полиции, мы будем рады предложить вам барабан, саксофон, тамбурин или казу. Не беда, если вы не умеете играть. Мы тоже не умеем.

два года в Айове подошли к концу, у меня не было ни денег, ни перспектив.

А еще я чувствовал себя старым – настолько, насколько это возможно лишь в молодости. Скоро мне исполнится тридцать, а я не добился ничего, что можно было бы назвать успехом даже по меркам моей мамы.

В первые я приехал в Провинстаун двадцать лет назад в состоянии до того глубокой растерянности, что уже и представить не мог, будто способен чувствовать себя иначе. Мне было двадцать восемь.

природа очень хороша в том, что она делает;

Мне казалось, что на пороге тридцатилетия мне достался ранний тур по дому престарелых, где один бесконечный день сменяется другим, где сон — единственная мыслимая награда.

Казалось, мы ждем взрослого, который придет и скажет, что делать

Будь это человек, он вполне мог бы работать на раздаче в школьной столовой – или санитаром в доме престарелых, таком, куда ни в жизнь не захочешь попасть; кто-то флегматичный и пустой, вызывающий сомнения в своей профпригодности; его форма не вполне чиста, его манера держаться наводит на мысль о состоянии выдохшейся скуки, до того запущенной, что любая сильная эмоция, пускай

А еще я чувствовал себя старым – настолько, насколько это возможно лишь в молодости.

Он был то ли наполовину, то ли вовсе глухим — определить было трудно. Каждый раз, когда кто-нибудь проходил мимо его дома, он улыбался, кивал и кричал: «Привет-привет-привет», — надтреснутым, но звучным голосом. Мы с Джеймсом и Мари договорились между собой, что, когда состаримся и одряхлеем — если нам повезет прожить так долго, — мы не будем стариками, которые целыми днями сидят перед телевизором. Мы будем из тех, что выставляют свои кресла наружу и кричат «Привет-привет-привет» каждому, кто проходит мимо.

Не знаю, как другим, но лично мне в этих совокуплениях на фоне сияющего приливного пейзажа всегда видится нечто невинно-вакхическое — здесь больше естества, чем похоти. Они будто бы принадлежат другой версии мира — диковато-лесной, полуклассической, бесстыдной и необузданной. Будто бы они освободились от трудов и печалей, от страхов и даже от надежд, и им достался час или два, во время которых значение имеет лишь желание. Мне кажется, было бы здорово убедить мужчин, занимающихся сексом на болотах, носить меховые гетры с копытами, прикреплять ко лбу маленькие бугристые рога и выдувать из флейт грустные мелодии, пока они бродят по лабиринтам из воды и травы.