Постлюбовь. Будущее человеческих интимностей

в мире, где неустойчивость и непредсказуемость стали базовыми чертами, дружба – источник обещания, которое помогает справляться с прекарностью. Любовь обещает всё – то есть, буквально ничего, она обещает покрыть весь горизонт будущего и стабильно не справляется с этим обещанием; обещание дружбы же – ограниченно, в этом его надёжность. Любовь эвакуирует человека из неустойчивого мира в сентиментальную сказку, дружба – укореняет человека в мире через множественность социального.

самы горим желанием контролировать себя и тех, кого мы любим, – и называем это счастливой жизнью».

счастье одного человека становится условием счастья другого, смывая грань между счастьем и насилием.

сегодняшние общества живут в ситуации недоверия дружбе; поэтому про дружбу надо рассказывать – показывая её в публичной сфере, занимая под неё место.

Миккель Билле и Кирстен Симонсен, отвечая на вопрос, как может передаваться аффект между людьми, вводят[298] понятие «атмосферных практик». Они рассказывают, как через взаимодействие людей со средой, через выражение ими эмоций или другие действия формируются аффективные атмосферы, которые могут влиять на людей, в них попадающих. Вспомните «атмосферу ненависти», или пацификацию, невидимое насилие, о котором я писал выше; по такому же принципе в воздухе может витать и передаваться атмосфера дружбы; Билле и Симонсен объясняют, как это может происходить феноменологически. Они цитируют одно из исследований, описывающее тревогу как социальную практику, которая не просто случайна и накатывает волнами, а вшита в определённые коллективные отношения, среды, ситуации и фразы. Места тревоги можно реконструировать в места заботы. Привлекая теорию аффекта, авторы описывают, как интерсубъективно возникают эмоции и как экспрессивная среда, возникающая от их выражения, взаимодействует с аффективной средой. Что это значит? Практикуя конкретные действия, которые вызывают конкретный спектр эмоций, люди могут буквально создавать аффективные атмосферы, то есть изменять или создавать «заряд места». Что я предлагаю практиковать? Конечно, дружбу.

Мацей Мусял цитирует историка Морриса Бермана, который описывает модерность как последовательный процесс расколдовывания (или разочарования – disenchantment) мира без существенных альтернативных процессов; это приводит к отчуждению людей друг от друга и от природы, вымыванию осмысленных связей и возникновению невротической тревожности. Берман разочарован расколдовыванием, по его мнению, оно не приносит человечеству ничего, кроме постоянного разочарования; он приходит к выводу, что миру нужен процесс ре-околдовывания или ре-очарования. Мусял подытоживает, что ре-очарование (которое на самом деле уже происходит) необходимо для закрытия трёх дыр, просверленных расколдовыванием в современном мире: недостатка понимания, недостатка безопасности и контроля, а также недостатка смысла.

Мацей Мусял наглядно показывает, что любовь человека к роботам и думание человека о роботе в процессе интеракции с ним – не просто основаны на проявлении магического мышления, но ещё и часть гораздо большего процесса разочарования в современном рациональном способе думать.

в «онтологической хореографии» репродуктивных технологий в первую очередь производятся родители.

В 1982 году выходит книга Мишел Барретт и Мэри Макинтош The Anti-Social Family[211], которая тоже уводит фокус с семьи на семьецентричное устройство общества и гегемонию семейной идеологии. Один из важнейших аргументов этой книги в том, что семья, будучи фундаментом современного общества, по своему устройству антисоциальна; в обществе было бы гораздо больше распределённой заботы, любви и обмена, если бы не претензии семьи на эксклюзивность в этих процессах. Стратегия, которую предлагают авторки, заключается в реализации политик, поощряющих разнообразие вариантов отношений, перераспределение юридических и экономических привилегий от семей к сообществам, ревитализацию публичной сферы и прекращение поддержки идеологии семейности с её фокусом на домашней жизни.

К текущему моменту всё это приводит к тому, что миллион вопросов в процессе делания семьи, которые раньше решались в автоматическом порядке – насилием, социальным устройством, отсутствием выбора, решением старших родственников, – теперь встают перед людьми, делающими семью; ответы на эти вопросы могут быть найдены в опыте других семей, но релевантность такого опыта с каждым годом падает под свидетельствами неустойчивости семьи вообще, а количество вопросов только растёт.