«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:
— Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю — прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. — будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка — дело темное… Играют, а что играют — как понять? Песня, конечно, другое дело. „Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки“… Или, допустим, „Смело мы в бой пойдем“. А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется — это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!
— Стой! — сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. — Стой… бога мать!
Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.
— А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!
Одного — ногой в брюхо, другого — рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»
