Бумажный домик

– А тебе не кажется, что твоя вера была бы чересчур легковесной, не будь церковь столь несовершенной?

Но в такие минуты у меня вновь возникает уверенность (ее порой подрывают бесконечные счета, зубные врачи и посуда), что создать семью означает создать произведение искусства.

все-таки неудачник – это тот, кто пытался найти себе место в обществе и не сумел.

Я вышла из издательства «Грассе» и на остановке «Севр-Бабийон» жду автобус, читая газету «Спиру», которую каждый вторник покупаю для детей. Ко мне подходит пожилая женщина:
– Деточка! Что вы читаете? Когда столько хороших книг!

только совсем без принципов я чувствую себя до конца самой собой. Я согласилась на свидание.

Мадам Жозетт рассказывает:
– Брак работал рядом с Ван Донгеном. В какой-то момент Брак ему говорит: «Дай мне твой ластик». Ван Донген отвечает: «А что такое ластик?»
Мадам Жозетт усматривает в этих словах гордыню. А я – смирение.
– Он считал себя безупречным.
– Он принимал свое несовершенство как часть мирового порядка.

был мохнатый, да, мохнатый… как Оскар Брик, потомок медведя».
Откуда взялся вдруг этот Оскар? Понятия не имею. Может, мне хотелось просто поддразнить и заинтриговать Терезу, которая своими вопросами всегда загоняет меня в угол. А может, из смутного воспоминания о Мериме («Локис»), которого я решила несколько оживить именем Оскар; потом мне захотелось подпустить немножко скандинавского тумана, и из него появились сани, медведь, снег, оглядка на Милоша, волнующее имя Литвы, и вот уже в моей затуманенной голове, точно корабль, небольшой, но готовый выйти в море, всплывает мой герой – Оскар

Я и сама не знаю, поэт я или нет. Я люблю рассказывать. Рассказывать без особой цели, не ставя никаких проблем, не проводя никаких идей. Но я надеюсь, что цель, мысль, идея независимо от меня все же появятся, поскольку в той истории, что я рассказываю, в тех картинах, которые меня немного опьяняют, находит свое выражение моя личность, вся целиком.

почти новенькие, хотя видно, что их не раз снимали с полок (брали чистыми руками, раскрывали в уютном свете лампы, и они никогда не падали в полную пены ванну), а у других – Монтень, Генри Джеймс, книги, по которым «видно человека», которые внушают уважение…

Вам не кажется, что порой слово «буржуа» употребляют в том же смысле, в каком нацисты употребляли слово «еврей»? – сказал кто-то, опередив мои мысли.