а дороге у креста то колющий то режущий уют то зрелище при свете самопальном стекла и музыки — там русские поют на языке своем прощальном почти по-аглицки — нащупывая крест впечатанный между сосками то колющий то режущий то сканью украшенный — в оплату за проезд из Петербурга до Женевы давно уже назначенный, с тех пор как рыцарь бедный от Марии Девы имел одно последнее виденье решительный и тихий разговор
ichtoalıntı yaptıgeçen yıl
и, может быть, еще настанет миг — мы кровью хлынем из остывших книг.
ichtoalıntı yaptıgeçen yıl
сердце вырвано в сердцах
ichtoalıntı yaptıgeçen yıl
возможно ли? победа из побед победою поражено поколение послевоенных лет железной кружкою никто не обнесен пьют победители квадратное вино стекающее со знамен все меньше праздника все тише толчея как бы сквозь вату бухнул барабан и вот победа — словно бы ничья мрачнее пьяного не пьющий ничего но лучше бы он был смертельно пьян о, лучше б вовсе не было б его!
1981
ichtoalıntı yaptıgeçen yıl
родина сна и господства
ichtoalıntı yaptıgeçen yıl
Одиночество родины в неком пространстве пустом.
Aleksandr Gorbachevalıntı yaptı2 yıl önce
се провожая каждый год в небытие к монахам как радовались мы что вот живем под новым знаком год уходил а век торчал с новорожденным студнем в обнимку и мороз крепчал и штамп стучал по судьбам
Aleksandr Gorbachevalıntı yaptı2 yıl önce
русский флаг еще вчера казался красным а сегодня сине-красно-бел но приварок цвета не указ нам те же мы кого когда-то на расстрел уводили на рассвете конвоиры кто расстегивая кобуру по ночам врывается в квартиры и кровавым следом по ковру тянется из той литературы что с лотков у станции метро начисто исчезла как задули ветры новые — не ими ли смело красный мусор мусор белый мусор синий
Aleksandr Gorbachevalıntı yaptı2 yıl önce
До чего это грустно, что сегодня возможно сыграть поощрительный реквием и, не рискуя ни сердцем, и шкурой, помянуть за полводкой из тел человеческих гать, намощенную щедро над жидко-болотной культурой
Aleksandr Gorbachevalıntı yaptı2 yıl önce
и, может быть, еще настанет миг — мы кровью хлынем из остывших книг