Петербург Достоевского. Исторический путеводитель

Это город полусумасшедших. Если б у нас были науки, то медики, юристы и философы могли бы сделать над Петербургом драгоценнейшие исследования, каждый по своей специальности.

Для Достоевского Петербург – «самый угрюмый город»

По словам Корнея Чуковского, «его карета стала каретой Некрасова, и его жена стала женой Некрасова, и его журнал стал журналом Некрасова: как-то так само собою вышло, что купленный им „Современник“ вскоре ускользнул из его рук и стал собственностью одного лишь Некрасова, а он из редактора превратился в простого сотрудника, получающего гонорар за статейки, хотя на обложке журнала значился по-прежнему редактором. Легко ли было бедняге смотреть, как в его журнале Некрасов печатает любовные стихи к его жене»

В замечательных своей наивностью и неожиданным взглядом на вещи воспоминаниях П. Кузнецова, служившего помощником Анны Григорьевны в книготорговле (ему было тогда лет 16; он недавно приехал из деревни), рассказано и об одиноких завтраках Достоевского: «Как умоется, оденет куртку, приходит в столовую, чтобы самовар был на столе, и вовсю кипел, и никогда не накроет колпачком. На стол ставят чайницу и кофейницу, что он пожелает, сам заваривает – чай, так кладет в чайник чаю очень много, пьет совершенно черный чай, или в кофейницу положит кофею несколько ложек – чуть не густой пьет кофе. Любил пить черный, без сливок…
Закуска была: сухари московские крупные, посыпаны миндалем, масло, сыр, иногда сиг копченый и булки. Пил чай и закусывал один и не смела Анна Григорьевна войти, когда он закусывает… Федор Михайлович очень любил хорошо пообедать, очень любил рябчики, т. е. больше, что из дичи, но Анна Григорьевна очень была жадная, нет-нет его своей беднотой расстраивала. Раз Ф. М. сам накупил всего много, из-за этого вышла целая баталия, и Ф. М раскричался и затопал ногами…»

Всеволод Гаршин – один из самых много обещавших и мало сделавших русских писателей: его проза укладывается в один нетолстый томик. Подобно Эдгару По, он предвосхитил в своих рассказах 1870–1880 годов ХХ век. Его «Красный цветок» (1883), «Attalea princeps» (1880), «Из воспоминаний рядового Иванова» (1883) предвосхищают если не Кафку, то уж точно Леонида Андреева и символистскую прозу. Преждевременный гений – такое бывает

В октябре 1905-го Победоносцева отправили в отставку, через полтора года он умер. Мимо его дома шли демонстрации и специально приостанавливались у фасада, чтобы выкрикнуть какую-нибудь гадость. Может быть и прав Константин Петрович: «Да знаете ли Вы, что такое Россия? Ледяная пустыня и по ней ходит лихой человек»

Бранчливый Салтыков поддерживал с Достоевским чисто формальные отношения, в 1860-е годы они принадлежали к разным политическим лагерям. Салтыков считал Достоевского писателем, доказывающим, что «всякий человек дрянь, и до тех пор не сделается хорошим человеком, пока не убедится, что он дрянь». Достоевский писал о Салтыкове: «Пусть хоть что-нибудь удастся России или в чем-нибудь будет ей выгода и в нем уже яд разливается».

Некрасов. Я видел его в последний раз за месяц до его смерти. Он казался тогда почти уже трупом, так что странно было даже видеть, что такой труп говорит, шевелит губами. Но он не только говорил, но и сохранял всю ясность ума. Кажется, он все еще не верил в возможность близкой смерти. За неделю до смерти с ним был паралич правой стороны тела, и вот 28 утром я узнал, что Некрасов умер накануне, 27-го, в 8 часов вечера. В тот же день я пошел к нему. Страшно изможденное страданием и искаженное лицо его как-то особенно поражало. Уходя, я слышал, как псалтирщик четко и протяжно прочел над покойным: „Несть человек, иже не согрешит“. Воротясь домой, я не мог уже сесть за работу; взял все три тома Некрасова и стал читать с первой страницы».

Некрасов начал свою петербургскую жизнь в полной нищете: «Ровно три года я чувствовал себя постоянно, каждый день голодным. Не раз доходило до того, что я отправлялся в один ресторан… где дозволялось читать газеты, хотя бы ничего не спросил себе. Возьмешь, бывало, для вида газету, а сам пододвинешь себе тарелку с хлебом и ешь». Николай Алексеевич человеком был непростым: угрюмым, с тяжелыми приступами хандры, грубым, любящим деньги и чувственные наслаждения. Странно соединял он в себе талант дельца, искреннее народолюбие и щедрость. Он не останавливался перед карточной игрой на грани шулерства и, как считали Тургенев и Герцен, украл огромные деньги, доверенные ему Николаем Огаревым. Герцен после этой истории отзывался о Некрасове не иначе как «мошенник, мерзавец и вор». Он начал жизнь нищим и, в конце концов, стал миллионером.
После смерти Некрасова Достоевский писал: «Миллион – вот демон Некрасова! Что ж, он любил так золото, роскошь, наслаждения и, чтобы иметь их, пускался в „практичности“?
Нет, скорее это был другого характера демон; это был самый мрачный и унизительный бес. Это был демон гордости, жажды самообеспечения, потребности оградиться от людей твердой стеной и не зависимо, спокойно смотреть на их злость, на их угрозы. Я думаю, этот демон присосался еще к сердцу ребенка, ребенка пятнадцати лет, очутившегося на петербургской мостовой, почти бежавшего от отца… Вот тогда-то и начались, может быть, мечтания Некрасова, может быть, и сложились тогда же на улице стихи: «В кармане моем миллион». Это была жажда мрачного, угрюмого, отъединенного самообеспечения, чтобы уже не зависеть ни от кого. Я думаю, что я не ошибаюсь, я припоминаю кое-что из самого первого моего знакомства с ним. По крайней мере мне так казалось всю потом жизнь. Но этот демон все же был низкий демон. Такого ли самообеспечения могла жаждать душа Некрасова, эта душа, способная так отзываться на все святое и не покидавшая веры в него. Разве таким самообеспечением ограждают себя столь одаренные души?»

Юг Литейной части – переходная зона от разночинного Петербурга к аристократическому. Здесь, в отличие от расположенных к северу Кирочной, Захарьевской, Фурштатской улиц, нет гвардейских казарм, рядом шумный Невский. Районы, прилегающие к Невскому проспекту за Фонтанкой, исторически противопоставлены друг другу, как разные страны: бедные и богатые. Московская сторона (нынешние окрестности Владимирского и Загородного проспектов) выросла из слободок дворцовых служителей: население пестрое, по преимуществу купцы, мелкие чиновники, служилая интеллигенция.
В целом Литейная часть к концу XIX века – самая благополучная и модная: в ней проживали гвардейские офицеры, строилось множество особняков. Здесь были ниже, чем в любом другом районе города, процент жителей из крестьян, уровень смертности, плотность населения, выше – количество жилой площади на одного проживающего.
Между улицей Жуковского и Невским проспектом – больше служили, чем жили, сюда забегали, здесь не селились. Множество редакций, адвокатских контор, офисов акционерных компаний, ресторанчики. Так было в конце XIX века, так обстоит дело и в начале XXI.