Сон Бодлера

Тому, кто утомлен и истерзан печалью, трудно найти лекарство лучше, чем страница-другая Бодлера.

«Но... факт, что интеллект — инструмент не самый тонкий, не самый мощный, не самый подходящий для постижения истины, свидетельствует лишь в пользу того, что начинать надо именно с него, а не с тайн подсознания, и не с изначальной веры в предчувствия. Именно жизнь мало-помалу, от случая к случаю убеждает нас в том, что самое важное для сердца и ума мы постигаем не разумом, а при помощи других сил. И тогда интеллект, сознавая их превосходство, по зрелом размышлении, переходит на их сторону и соглашается стать их союзником и слугой. Это и есть опыт веры»

По всей фотографии расходятся рельефы и рамки, как будто желая напомнить, что рама значит не меньше, чем картина, которая в нее вставлена, — а то и больше, потому что через нее мы проникаем в метареальность. По поводу Дега Воллар отмечал: «Еще одной его страстью было менять рамы своих картин» [678.]. Ненависть к рамкам ознаменует для живописи начало агонии.

Это единственная известная нам картина, в которой пейзаж и театральные декорации сливаются воедино. Не об этом ли так долго грезил Запад, замерший в нерешительности между Природой и Искусством?

В Гисе Бодлер угадывал искусство наглое и бесстыдное, занятое исключительно «ежедневными метаморфозами внешнего» [597.] и подчиняющееся «стремительности, которая принуждает художника к небывалой быстроте исполнения» [598.].

Романтики — это благовоспитанные барышни, рассуждающие о логике и «высших законах»

В одном из своих текстов он называет Делакруа единственным, кто способен «faire de la religion»

Так художник, прикрываясь маской, может позволить себе сказать нечто, что без маски и произнести невозможно.
Статья Малларме и

Претензии довольно ребяческие, но живопись состоит и в этом тоже (как, впрочем, и литература).

почитатель стал спрашивать художника, как ему удается писать руками, изуродованными артритом, и старый Ренуар ответил: «А я ху…м пишу»