Ave atque vale (Здравствуй и прощай)

Есть ли смысл бороться, если ты ничего не решаешь? Или же то, что с тобой происходит — это результат твоих собственных, но неправильных действий?

А что тогда правильное? Как уловить за хвост роковой момент перелома, как распознать сторонний сигнал, что сообщает: «Ты ошибаешься»?

Как вообще можно понять себя так, чтобы чувствовать себя в своём теле в любой ситуации, не сходя с ума от эмоций? Как можно познать искусство жизни, но оставаться верным рассудку и поэтапному пониманию собственных действий, если вокруг всё такое интересное, живое и яркое, а жизнь — штука странная, как ни крути, непредсказуемая, как ни загадывай?

— Я хотел этого и я тоже это получил, но, в отличие от тебя, я всё ещё хочу. Всегда буду хотеть, Хосок. Не бегай от меня, пожалуйста. Лучше скажи твёрдое, категоричное «нет», чем это вот всё.

— У неё, так-то, жених есть.

Хосок, поедающий виноград, аж давится ягодой.

— Кто?!

— Сэр Тельеро

— Какая прелесть! — весело восклицает Тэён, салютуя чашечкой чая. — Мы с Хосоком тоже! — и, когда Чонгук и Тэхён синхронно и резко поворачиваются к сыну, а потом и к окаменевшему молотоносцу, смягчающе добавляет: — Только немного попозже, правда.

Является ли терпение — залогом успеха, а путь виртуозного скольжения между препятствий — единственно верным? И если да, то как скоро человек переходит тот самый порог, когда ему не остаётся ничего, кроме слёз, что от бессилия, или же встречает на своём пути такую преграду, которую не обойти, не перепрыгнуть, но только таранить насквозь, а внутри недостаточно сил?

— Как и помнишь, насколько сильной была моя обида на него: она чуть было не перечеркнула всё окончательно. Я не хотел его прощать. Я думал, что никогда не смогу сделать этого, но посмотри на меня сейчас. Есть он, есть я. Есть мы. Это было полезным для нас обоих — до этого мы никогда не ругались, и мы многое осмыслили.

— Знаешь, — отставляя в сторону опустошённый бокал и поднимаясь с подоконника, говорит ему Джин. — Мы все уже в том возрасте, когда риск — это страшно. В том смысле, что ты закрываешься в коконе, в котором, как кажется, уютно и безопасно, и даже мельчайшее изменение может казаться чем-то неправильным и безрассудным. Я понял, что он тот самый, в ту минуту, когда он там, тринадцать лет назад, в лесу, обхватил меня и не разрешил оживлять Херрана и Далтана. Это бы убило меня: я и без того был очень вымотан и… — он тяжело вздыхает. — Возобновить те отношения мне казалось неправильным, но я подумал: почему нет? Он совершил ошибку, я тоже её совершил, но нет ничего в этом мире, что нельзя было бы не понять и не постараться исправить. Всё в жизни, Хосок, объяснимо, и даже если ты боишься рискнуть, нет ничего хуже осознания того, что ты ничего не сделал ради того, чтобы попробовать. Тебе может многое казаться ложным. Ты можешь и сам облажаться. Но ты попытался, и Всевышний видит это. Не бывает плохих людей, бывают просто глупые, и главное — не быть глупцом. Так что… — и Сокджин улыбается мягко и несколько грустно. — Если у тебя есть что-то, что, быть может, стало для тебя неожиданно важным, то я не вижу причин хотя бы не постараться побороться за это.

— Любопытно, — глядя прямо в чёрные глаза, тянет блондин. — Когда я был энергетиком, я был ничтожеством. Но вот я — не он, но я всё равно ничтожество. Ты путаешься в показаниях, падаль,

Намджун, к слову, в итоге сошедшийся с Сокджином в тот самый сложный период, что ударил по целителю после похорон Далтана и Херрана