Храм Луны

существующее не вечно, единственное, что вечно, — это перемены.

мне пришло в голову, что невозможно отделить внутреннее от внешнего, не согрешив против истины.

с грустью отметил, что моя новая тетя не совсем воспринимает дядины шутки, и подумал, не помешает ли их союзу некоторая тетина непонятливость, если не сказать тупость. Вскоре я понял, что есть две Доры. Одна вечно суетилась, была легка на подъем и обладала неистощимым добродушием, хотя порой становилась грубовата; одним словом — мать-командирша. Другая Дора попивала и флиртовала, закатывала истерики и оплакивала свою долю, бродила по дому в розовом халате, а после шумных застолий ее рвало прямо в гостиной.

Исчерпав себя в глумлении над моей фамилией, школьники принялись за первое имя. То, что имя непривычно кончалось на «о», повлекло за собой появление довольно немудреных кличек: Мокко, Пончо, Бандито, Мумбо-Юмбо, Мамбо, Жарко-Парко, — но на этом их фантазия не остановилась, и новые прозвища превзошли все мои ожидания. Марко стал Марко Поло, Марко Поло превратился в Половик, Половик — в Полоскуна, Полоскун — в Потаскуна.

Мы узнаем, кто мы такие, лишь определив, кем мы не являемся.

Нельзя нарушать мировой порядок ради сиюминутных удовольствий. Для них и завтра будет день».

Каждую ночь мое тело до боли тосковало по ее прикосновению, и я физически ощущал, как внутри, под кожей, все ткани, составляющие мое тело, готовы разорваться.

Хочу с тобой обмозговать одну идею.
— Сомневаюсь, что у меня много мозгов, но все, что есть, в вашем распоряжении.

В нужное время мы всегда оказывались не в том месте, а в нужном месте — не в то время, всегда проходили мимо друг друга, всегда находились в двух шагах от встречи

Книги позволяли ему уплывать от настоящего, растворять свою плоть в мыслях, и пока он был погружен в них, он мог воображать, что свободен, что путы, приковавшие его к чудовищным якорям, оборвались.