Серпухов. Последний рубеж. 49-я армия в битве за Москву. 1941

Из директивы Гитлера видно, насколько сильно была подорвана мощь германских войск на Восточном фронте и в целом. Из-за гигантских потерь, понесенных в белоснежных полях под Москвой, немцы вынуждены были значительно ослабить свою группировку во Франции. Так что французы должны быть благодарны в первую очередь защитникам Москвы. На Истре, Оке, Наре и Протве в октябре – декабре 1941 года решалась и их судьба. Но для того, чтобы она окончательно решилась в пользу цивилизованных и миролюбивых европейцев, Советскому Союзу нужно было положить в выстуженные окопы и в кровавый снег сражений еще несколько десятков тысяч жизней своих бойцов и командиров.

Странное ощущение испытываешь, когда поочередно подходишь к одной и к другой. У первой щемит сердце, потому что здесь лежат одногодки моего отца, которые погибли в двадцать – тридцать лет, а значит, по годам они мне сыновья. У второй, словно затаившейся в пойме ручья, внизу под склоном горы, не испытываешь ненависти. И только в самой глубине сознания, на короткое мгновение, как вспышка выстрела: вот и вам – кому пуля, а кому осколок мины… Первые лежат на родине. Их костям здесь спокойней. Вторые лежат в мрачном молчании одиночества. Со всех сторон их обступает чужая земля, неродной пейзаж, и холодный суглинок сдавливает правильные арийские черепа…

Сейчас на Малеевом поле, если выйти на середину его и замереть, от тишины, которая мгновенно обступает тебя со всех сторон, останавливается сердце. Эта боль проистекает еще и оттого, что поле кажется заброшенным, никому не нужным. Заросшее бурьяном и кустарником, давно не паханное… А тогда, в ноябре-декабре 41-го, оно было нужно всем. За него умирали.

Впрочем, вряд ли бойцы, сидевшие в окопах и их непосредственные командиры, вплоть до командиров дивизий, знали о том, что они, бросаясь с бутылками с КС под танки и посылая на смерть своих подчиненных, закрывают всего лишь на второстепенное направление. Как не знали ни сержанты, ни рядовые, ни взводные лейтенанты, ни ротный командир, ни младший политрук, поднимая роту в атаку, что это никакое не наступлении, а разведка боем. Солдат шел в свой последний и решительный бой и, когда он падал на колючую проволоку с пробитой головой, а дома его жена и дети получали извещение… Те, кто дрался в те дни на подступах к Москве, дрался за Москву с полным осознанием того, что его окоп, его участок обороны, его клочок земли и есть тот главный фронт

Полковникам и генералам конечно же нужны добрые имена. И их потомкам тоже. Все верно. Но солдатам, которых они посылали на смерть, добрые имена нужны не меньше. Ведь и у них тоже есть потомки.

лицо авантюриста, но не лицо полководца. Возможно, дальнейшая судьба его была удивительной. Приключения во вражеском тылу, выполнение особо важного задания командования и т. д. Просто сюжет для приключенческого романа!

Но дальше происходит непонятное. Смесь шекспировской трагедии, детектива и авантюрного романа со смазанным финалом, который можно принимать как намек на продолжение. Но продолжения не случилось. Или же мы о нем до сих пор не знаем.

Донесения – не всегда полная и вся правда. Но они, написанные дрожащей рукой, иногда забинтованной, все же правдивее доносов и поздних комментариев, когда писались мемуары и многим действующим лицам хотелось выглядеть более героично. Ценность и величие первоисточников, в данном случае донесений комбатов, командиров рот, полков и эскадрилий, заключается еще и в том, что они суть свидетели, которые не подвержены ни старению организма, ни изменениям в психике и в политических и иных соображениях их носителей, что они не изнашиваются от частого употребления и не умирают. Они лишь могут наполняться со временем несколько иным смыслом, при этом очищаться от идеологии и фальши времени. А потому документы куда интереснее комментариев, хотя и без последних порой не обойтись.

Удивительное впечатление оставляют эти скупые – ничего лишнего! – донесения, написанные порой против правил русского языка, но по смыслу совершенно определенно ясные. В них вся правда и суть той войны, которая теперь нас волнует почти так же, как если бы она все еще где-то шла. Должно быть, это оттого, что где-то, а именно в подсознании, она все еще идет, продолжается. Стиль боевых донесений очень скуп, строг, немногословен. Ни воды, ни слезы. Читать их – все равно что внимательно просматривать хронику. События уже приподняты над обыденным, уже высоки, без пафоса, и заставляют приподняться и взгляд наш, и душу.

колоннах оккупационной армии, одетые в униформу вермахта и СС, шли по смоленским, брянским и подмосковным дорогам финны, итальянцы, венгры, румыны и даже поляки. Да и вооружение сюда, на нынешнюю калужскую, тверскую и брянскую земли, было свезено со всей Европы: чешские и французские танки, французские орудия, бельгийские пистолеты, чешские винтовки и пулеметы, грузовики многих стран, покоренных германским рейхом. Так что делить шкуру русского медведя сюда, под Москву, пришла, в который уж раз, вся старушка Европа. И пади Москва, не удержи русский солдат (какой бы национальности он ни был) последние рубежи под Тулой, Истрой и Серпуховом, мы узнали бы еще очень и очень многое о гуманизме западной цивилизации и дружественных нам народов, среди которых и братья по крови и вере.