Дитя пустыни

находил в словах сахарца большую занимательность и прелесть - тот словно "пережевывал" фразы, одни звуки растягивал, другие удваивал, и все это придавало его речи приятный оттенок и безмятежность, особую красоту. Слова его были полны мудрой простоты, а логика его суждений была наивна и бесхитростна.

Человек из пустыни... Он меньше ненавидит смерть, чем мрак, и не столько страдает от боли, сколько от подчинения, ему не так тяжело ступать босиком по раскаленному песку среди скорпионов и с пересохшим от жажды горлом, как соблюдать границы и выполнять приказы. Свободу он предпочтет воде. Его глаза испили свет звезды и утолили им жажду раньше, чем материнским молоком, он вкусил свободу в объятиях нежной пустыни прежде, чем постиг слово "вода". Он предпочитает спать в палатке, окруженной гадюками и скорпионами, или вести бой среди грохота орудий и разрывов мин, чем прозябать в каменном доме, куда не пробивается к нему ни свет звезд, ни солнечные лучи, где его не овевает свежий ветерок.

Дом, откуда не видно неба, построен не для живых.