Глубина. Фридайвинг и новые пределы человеческих возможностей

«Кто же мы?» — подумал я в тот момент. И всякий раз, задерживая дыхание, я продолжаю задавать себе этот вопрос.

Это был последний день нашего совместного пребывания на видавшем виды баркасе. Шнёллер и Принсло цапались с самого рассвета, температура подскочила до 43 °C, и всюду чувствовались признаки вежливого бунта. Мы плыли по глубоководью каньона Тринкомали, решив высматривать китов до полудня. Полдень наступил и прошел. Никаких китов. Земли тоже не видно. Ничего, кроме мертвого штиля по всем направлениям и солнца.

Я предложил поплавать. Пусть камеры, маршруты, стратегии, планы и разговоры останутся на борту. На этот раз мы поныряем вместе без всякой цели — просто ради удовольствия. Все согласились. Мы надели экипировку и один за одним начали прыгать в воду.

Через несколько мгновений мои товарищи скрылись из виду — они прошли сквозь портал и устремились в глубину.

Я сделал вдох, зажал нос, перевернулся и нырнул вслед за ними. Вначале я увидел Ги Газзо. Он парил в невесомости, заложив руки с переплетенными пальцами за голову, точно дремал на воображаемом шезлонге. Рядом с ним во весь рост вытянулся Шнёллер, лениво выделывающий горизонтальные круги, как брошенная булава. Под ними, на глубине в несколько этажей, Принсло и ее парень, Маршалл, описывали друг вокруг друга двойные спирали. А потом все они почти растаяли в сумраке.

Кроме того, фридайвинг стал способом изучения океана. Погружаясь на глубину, мои учителя опровергли многие устоявшиеся взгляды на морских обитателей: кашалоты не хотят нас пожрать, дельфины пытаются с нами разговаривать, акулы могут быть кроткими и игривыми, если коммуницировать с ними на их условиях. Исследования Бюйля, Шнёллера и Газзо стали возможными благодаря фридайвингу, и, я уверен, когда-нибудь их выводы окажут существенное воздействие на наши суждения о жизни на Земле и месте человека в этой жизни.