Страх вратаря перед одиннадцатиметровым

С одной стороны, было так светло, что он видел все вещи вокруг, а с другой — так тихо, что никакие звуки его уже не отвлекали, и он увидел вещи такими, словно они сами себе служили рекламой

Когда Блох поднял глаза, то увидел, что солнце садится. Он опустил голову, не собираясь ничего этим выразить.

Он сел в трамвай. И так долго сидел там почти в полном одиночестве, что начал ждать.

Билетер, прибежавший следом, грозил вызвать полицию, но Блох отвернул кран, вымыл руки, потом нажал на кнопку электросушилки и держал руки под струей теплого воздуха, пока билетер не исчез.

Когда она ненадолго ушла, чтобы купить чего-нибудь к завтраку («Сегодня понедельник!» — сказала она), Блоху наконец представилась возможность все спокойно разглядеть. За завтраком они много разговаривали. Блох скоро заметил, что она разглагольствует о вещах, о которых он только что ей рассказывал, будто о своих собственных, тогда как он, упоминая что-то, о чем она перед тем говорила, всегда либо осторожно ее цитировал, либо уж если передавал своими словами, то всякий раз добавлял холодное и отмежевывающее «этот твой» или «эта твоя», словно боялся как-то смешать ее дела и свои собственные. Говорил ли он о десятнике или хотя бы о футболисте по фамилии Штумм, она могла тут же совершенно спокойно и запросто сказать «десятник» или «Штумм»; тогда как он, после того как она упомянула знакомого по имени Фредди и ресторанчик под названием «Погребок Стефана», всякий раз, отвечая ей, говорил: «этот твой Фредди» и «этот твой „Погребок Стефана“». Все, что она рассказывала, было не таким, чтобы углубляться в это, и еще его коробило, что она так бесцеремонно, как ему казалось, пользуется его словами.

В своем номере в гостинице он проснулся незадолго до рассвета. Внезапно все вокруг стало ему невыносимо. Он раздумывал, не оттого ли он и проснулся, что в какой-то определенный миг, сейчас вот, перед самым рассветом, все разом стало невыносимо

листья на воде шевелились так медленно, что хотелось на них глядеть не мигая, до рези в глазах, из одного лишь страха, как бы, мигнув, не спутать движение ресниц с движением листьев. В глинистой воде не отражались даже купавшиеся в ней ветви

Хотя окно было теперь закрыто, по комнате летала мошкара. Кого-то из детей послали за картонными подставками для пива и накрыли ими стаканы, чтобы туда не нападало мошек

Блоху ничего не пришло в голову. Он сказал какую-то похабщину. Она тотчас услала девочку. Он положил руку рядом с ней. Она тихонько его отругала. Он грубо схватил ее за плечо, но тут же отпустил

Почему он все время садится, встает, уходит, топчется на месте, возвращается? — спросила арендаторша. Уж не насмехается ли он над ней? Вместо ответа Блох стал вслух читать ей анекдот из газеты, на которую она сбрасывала яблочные очистки. Но так как газета, с его стороны, лежала вверх ногами, то читал запинаясь, и арендаторша, наклонившись вперед, даже не дала ему дочитать